Одинокий или 1989 год
1
Летом 1989 года в подвале старого дома в центре Москвы сидел человек.
Человек, сидящий в подвале, занят тем, что смотрит в экран небольшого компьютера.
Эти устройства только что появились в городе и вызывают всеобщее удивление.
Все начинается с утра с одной и той же процедуры: человек входит внутрь комнаты, проходит вперед, к столу, ставит портфель, скорее чемоданчик бордового цвета, с двумя блестящими металлическими застежками. Минуту смотрит на улицу, делает шаг вперед и распахивает форточку, дергает за грязный свесившийся шнурок.
Через форточку в затхлые внутренности комнатенки проникает свежий воздух, звуки с бульвара пробегают по стенам, словно по клавишам фортепиано, — но он вне этих звуков. Не глядя, протягивает руку и включает компьютер.
Мгновенье мигает красная лампочка, с шуршанием раскручивается диск, человек идет обратно к двери, справа от которой имеется вешалка, — фуражка, полосатое кашне, серая куртка, последовательно появляются на ней. Далее следует в угол, за шкаф, где распахивает ситцевую занавеску, называет про себя ширмочкой.
«Сейчас раскрою ширмочку, — думает он, — и…»
И ничего не происходит.
В этом мире ничего не происходит, — повторяет он. — Да, вовсе ничего не происходит…
Он сгибается над раковиной, открывает кран, минут пять ждет, пока сойдет ржавая вода, набирает воду в маленькую баночку, стоящую тут же. Проводит рукой по коротко стриженным волосам, жесткая складка образуется на лице.
Серо-голубые глаза бесстрастно смотрят на мир. Затем раздается щелчок, и чистый, аккуратно сложенный платок с запахом дешевого одеколона выпархивает из портфеля, тщательно вытирает пальцы и исчезает в портфеле. Человек помещает в баночку миниатюрный кипятильник и включает его.
К этому времени электронный мозг на столе оживает, и занавес вожделенного мира открывается перед ним.
Он сгибается над клавиатурой и набирает заветное слово: LARRY.
Он играет сосредоточенно, лишь беззвучно шевелятся губы на бледном лице с фиолетовыми подглазинами. Пальцы, бегают по серым клавишам. Действия человека прерывает бульканье в баночке с включенным кипятильником. В то время, как чай заваривается, оглядывает комнату.
Смотрит на треснувшую стену. «Быть может, треснуло время? — думает он. — Есть ли вообще время? Кто выдумал его?»
Игра состоит в том, что некий Ларри, — предприимчивый шпингалет, — сбегает из дома в Лас- Вегас, прихватив отцовский пистолет 38 калибра и все семейные сбережения.
Игра захватывает его.
Вот публичный дом, высунувшийся из двери вышибала спрашивает Ларри, чего он желает? В поисках ответа человек тянется к маленькому, в ладонь величиной, английскому словарю. Ответ найден и введен в электронный мозг. Вышибала расплывается в улыбке, манит Ларри пальцем к себе и вдруг пинком выбрасывает вон. Оказывается у Ларри нет медицинской справки.
Переживая случившееся делает несколько глотков из баночки.
В это мгновенье внимание его привлекает странный звук.
Он встает и на цыпочках идет в дальний угол.
Среди электронного хлама, сваленного в углу, стоит старый терминал с треснувшим экраном. Заглядывает внутрь и видит, как в самой глубине электронного мозга копошатся мыши. И тут его осеняет: мыши забрались внутрь компьютера и пожирают его внутренности… Старая, никому не нужная рухлядь, а ведь сделано только 5 лет назад!
Телефонный звонок разрывает его мысли.
Он хватает трубку, слышит лишь пустые гудки.
2
В комнатенке на Страстном бульваре обитает еще один человек — завлаб средней руки Евгений Павлович Головков, он занимается автоматизацией городского хозяйства.
Широкий с сильной залысиной лоб, внимательные глаза составляют главные его черты.
— Опять играете?! А работать когда?! Нам нужно поднимать городское хозяйство, — Головков проходит к своему столу, достает записную книжечку, углубляется в нее. В этой книжечке квадраты, прямоугольники, стрелки. Головков чертит какие-то планы, расставляет цифры…
Облик Головкова вполне можно назвать приятным, даже нечто иноческое порой мелькает в нем.
Он разворачивает листы ватмана и делает пометки на нем, большие красные стрелки прочерчивают план города и устремляются к его границам.
«Никоим образом нельзя поймать мышь, залезшую в компьютер, — думает человек, сидящий за компьютером (на приветствие Головкова не отвечает). Нельзя загнать человека в угол, чтобы у него не было выхода.
Вчера он заглянул в книжечку Головкова: около его фамилии появился крест.
Почему на мне поставили крест, по какому праву? Разве я ничтожный?!
Кто имеет право судить меня?
3
Он бежит по бульвару, мысли мечутся в голове.
«Город взбаламучен, — шепчет он. — Не город, а грохочущая железная дорога… Каждый спешит схватить свой билет…
Все лучшее детям! Везде показуха и обман… Чем я хуже других?!
Нет, я не хуже других! Вовсе не хуже других…
Я есть…
Я существую… Вот он я…
В полдень чувствует голод, бежит в рабочую столовую гостиницы, каменным столбом отмечающую начало проспекта, — мысль испуганно мечется в голове: пустят или нет?
Забежал за угол каменного столба и побежал дальше к железной движущейся решетке, управляемой улыбающимся человеком, сидящем в маленькой стеклянной кабинке. Умоляюще смотрел на него. Человек в кабинке скользнул по нему каменным взглядом и сказал, чтоб обождал, — ждал неподалеку, — бледный, сосредоточенный.
Через полчаса за решетку пустили, скользнул за нее, увидев отчетливо черную поверхность чугунных прутьев, долго бежал по внутренностям, бежал какими-то переплетенными темными низкими коридорами.
Жадно утолил голод, оглядывался по сторонам, повторял про себя:
Всеобщее равенство, справедливость?! Кто выдумал это?! Бред, пустота, обман…
И вдруг как молния сверкнула: нужно пообщаться с Грищенко, нужно обязательно пообщаться с ним, он просветит меня…
С Грищенко познакомился случайно: Грищенко выбежал откуда-то из коридоров старого дома, увидел компьютер и остолбенел.
— Что это?! — воскликнул Грищенко, указал пальцем на компьютер.
— Это компьютер…
— Компьютер?! А я думал телевизор…
— Компьютер…
— Что вы с ним делаете?!
— Я играю…
— Играете…
— Да, играю, вот смотрите…
И он стал торопливо объяснять, путаясь в словах. Грищенко долго думал и вдруг выпалил:
— Стойте, меня осенило! — Грищенко замер. — В этих компьютерах грандиозные возможности… Небывалые возможности… Это говорю вам я, Иннокентий Грищенко!
Он слушал, как завороженный.
— Каждому гражданину требуется персональный компьютер, как дополнение собственных мозгов… — взахлеб говорил Грищенко. — Мы будем продавцами электронных мозгов!
Вот здесь, на этом доме будет висеть вывеска с вашей фамилией… Вы откроете дверь, там будет стоять сейф…
Громадный, до небес, сейф, набитый деньгами!
— Сейф с деньгами?
— Именно! С большими деньгами… Такого шанса не будет никогда… Меняется эпоха… Меняется человек… Запомните это… В будущем я буду депутатом заксобрания и буду представлять интересы народа…
— Зачем я вам нужен? — пролепетал он едва слышно.
— Мне нужен полный штат специалистов… Вы настроите компьютеры и получите свой процент… Я даю вам шанс! Единственный шанс! — Грищенко взмахнул рукой. — Сможете?
— С. смогу…
— Сто тысяч, миллионы компьютеров ждут нас за границей… Мы преобразуем эту страну… Мы преобразуем мир! Мировое сообщество за нас…
— А Головков?
— На что вам Головков?! выкиньте его из головы…
Он деспот и эксплуататор… Он враг открытого общества… Коммунизма не будет, не будет никогда… Зарубите себе на носу!
Вначале, когда Грищенко предложил, испугался, сжался, не мог найти обоснование, но Грищенко обоснование нашел.
— Ощутите свободу! — провозгласил Грищенко. — Уберите из себя раба… Я подниму вас с колен!
На губах Грищенко выступила пена…
Грищенко говорил все быстрей и быстрей, казалось какие-то вихри вырываются из его уст и оплетают мозг…
Грищенко вылез вначале оплывающей предметы улыбочкой, а затем широким дряблым телом в клетчатом пиджаке с темно-синим шелковым шарфом под рубашкой, складками напоминающим грищенковское лицо, и точно ножом отделяющим улыбающуюся голову от квадратного тела.
Вылезший из дома с номером дробью Грищенко закрыл всю улицу, весь свет, струящийся с дальнего конца, и приветствовал его, он же, торопясь, успел выдавить из себя, глядя на грищенковскую голову и на исчезнувший в глубине улицы свет, что согласен, на все согласен, и тут же поспешил узнать: не поздно ли?! не опоздал?!
«Не поздно! — осклабился Грищенко. — Долго думаете! Очень долго… Прикидываете шансы… Электронных мозгов нет, но все с нетерпением ждут их… Только торопитесь, ПОСТАНОВЛЕНИЕ готовится…»
— Какое постановление?
— Жуткое ПОСТАНОВЛЕНИЕ, ужасное постановление… Мне верные люди сказали… Все могут в один момент прикрыть!
— Как прикрыть, зачем прикрыть?! — пролепетал он едва слышно.
— Этого вам никто не скажет… Деспоты и супостаты гнетут нас! Пользуясь доктриной Маркса, они властвуют над нами!
— Кто деспоты и супостаты?!
— Раскройте газеты и вы увидите их…
— Члены Политбюро? — прошептал он.
— Вот именно…
— Политбюро…
Политбюро, что это такое? — повторял он про себя. — Политбюро… Политбюро… Почему они властвуют, кто позволил? Слово не давалось, он разбивал его на части, но получалась белиберда, несуразица…
— Душители свободы… Как я их ненавижу! Но, погодите, я доберусь до них… Я доберусь до них! За то, что они натворили в этой стране… Граф Витте ввел золотой рубль, а что сделали они?
Он с восхищением смотрел на Грищенко.
— Я закую их в кандалы, буду предельно беспощаден, абсолютно беспощаден… Никакого милосердия! Бабы, не рожайте коммунистов! — написал я вчера на стене родильного дома. — Знаете дом Грубермана?
— Не знаю…
— Напрасно, там родились многие знаменитые люди… Вот там и написал…
— Вы не боялись?!
— Нет, я готов пожертвовать собой ради свободы…
Раскрыв рот, он слушал Грищенко.
— Вы со мной?
— Да, я с вами…
— Повторите, не слышу…
— Я с вами…
— Вот теперь я вам верю… Скажите, что не продадите…
— Не предам…
— Громче…
— Не предам…
— Вместе до конца…
— До конца…
— До самого конца…
— Да, до конца…
— Не сидите сложа руки, умоляю вас, не сидите сложа руки! Деньги надо делать, золотые карбованцы! Они повсюду перед вами рассыпаны, протрите глаза, все улицы усеяны золотыми карбованцами… — выкрикнул Грищенко. — Бегайте по всему городу, ищите покупателей… Хватайте их, убеждайте, что без компьютера нет жизни… Компьютер захватит их, компьютер будет властвовать над ними…
Грищенко ошарашил его и исчез как призрак в коридорах расплывшегося дома.
Он же остался один со своими мыслями.
Неужели это не сон?!
Неужели не наваждение?!
Я заработаю много денег и буду свободен… Нет, это невозможно… — он обхватил лицо руками.
Но почему невозможно, ведь Грищенко обещал…
Три года назад после окончания университета, он не мог мечтать об этом.
Он смирился и готов был вечно сидеть в ящике, куда его посадили, и зачеркнули все надежды на будущее…
Он жил как зачарованный…
Но что-то вдруг изменилось, что-то вдруг изменилось в мире…
Монолитное время закачалось, расшаталось… Казалось, в глубине его происходит что-то неведомо странное… Памятники закачались, время рассыпалось…
Это был последний шанс вырваться из ящика, куда его определили после университета на должность младшего программиста.
Их бессмысленные, соединенные вместе программы образовывали бесконечную ленту.
Им обещали, что лучшие программисты полетят в космос. На столе начальника стоял макет космического корабля.
— Мы построим орбитальную станцию в космосе, — говорил начальник. — Лучшие из вас полетят в космос…
В конце дня контролер измерял сделанное и давал очередное задание, а он смотрел на его высохшее лицо и думал:
К чему эта бессмысленная программа, смысл которой не знает никто?
Он закрыл глаза и воочию увидел свой ящик. «Что я этим людям и что они мне? — спрашивал он себя.»
Утро в каждой ячейке начиналось с протирания пыли.
Вооружившись тряпками, они лазили по углам огромной комнаты и старательно уничтожали пыль.
После того как пыль была уничтожена, приходила комиссия. Среди ее членов находился один, словно фокусник он вскакивал на стул и проводил пальцем по свесившейся лампе. Палец со следами пыли возникал перед нахмурившейся комиссией.
— Это он во всем виноват! — кричала истеричная женщина. — Почему мы должны отвечать за него? Я давно слежу за ним, товарищ Ким, лампа висела над его головой, он мешает нам двигаться к коммунизму…
— Мешает двигаться к коммунизму…
— Мешает нам жить…
— Почему вы мешаете?
— Я не хочу никому мешать…
— Он сомневается… и все время о чем-то думает…
— Почему вы сомневаетесь? — спрашивал Ким. — О чем вы думаете?! — товарищ Ким внимательно смотрел на него.
Он рассеянно смотрел на Кима и не знал, что ответить, и чуть заметно кивал головой.
В детстве он любил смотреть в телескоп на звездное небо и мечтал о неведомых мирах, которые могут открыться ему. В этих мирах будет правильно организованная, честная жизнь, люди будут честны и справедливы, отвечать за свои слова.
Ночью ему не спалось, он вставал с кровати и долго-долго смотрел в окно на звездное небо, он представлял себе эти звезды и ему казалось, что они посылают ему неведомый сигнал… Как хорошо, как прекрасно, думал он… Он ждал тайного сигнала от этих звезд…
Руководитель ячейки товарищ Ким заносил результаты проверок в тетрадь и рисовал график, ячейка неумолимо катилась вниз. Шансов выдвинуть сотрудника для полета в космос не было.
После нескольких оплошностей товарищ Ким вызвал его к себе и сообщил, что ему нужно уйти. Страх овладел им: куда уйти? Он бросился искать работу, но работы нигде не было. В огромном городе для него не было места.
Но товарищ Ким сжалился над ним.
— Вы будете у нас политинформатором, — сказал сурово товарищ Ким. — Это ваш последний шанс…
Ему давали газету и указывали, что следует рассказать.
Мир слов и мыслей был захвачен газетами. Им нельзя было задать вопросы, их можно было только читать и повторять прочитанное. Эти странные громоздкие фразы, в которых не было ни капли человеческого, и на составление которых были потрачены огромные усилия, напоминали птиц с надломанными крыльями. Стоило им взлететь, как они тотчас падали, превращаясь в бесформенную груду мусора.
Он решил вести себя как все. И вдруг стал замечать, что разрушается его тело, ход времени был неумолим, подземное чудовище зашевелилось.
Внутри себя он ощущал неумолимый ход времени.
Политинформации расширили его свободу, он стал посещать другие ячейки и обнаружил зубоврачебный кабинет, которым пользовался в рабочее время, — отмечал в журнале: ушел на лечение зубов. Он нашел парикмахерскую, куда заходил просто так, чтобы посмотреть как мелькают в воздухе блестящие ножницы, рассекая время металлическими лезвиями… Он вслушивался в эти звуки, как заворожённый. «Быть может, так была устроена гильотина, безжалостно рассекающая человека, — думал он. »
Он скользил по огромному зданию, как тень.
Из-за бордовых портьер вдруг возникало лицо парикмахера Мастикова и скалилось на него…
Вечный цыган Мастиков бесстрашно смотрел вперед.
— Как дела, новоприбывший?! — кричал весело Мастиков. — Освоились?! Вот и хорошо… И здесь жить можно… Славно жить можно!..
Ему казалось, что он попал в фантастический мир, если он хотел сделать что-то, то натыкался на плакат: «Береги рабочее время!», «Бери пример с рабочих!» «Смотри в оба!» и застывал в недоумении.
И вдруг ножницы разрезали этот сон и в этом непреклонном холодном разрезании времени было что-то завораживающее…
Однажды Мастиков пришла в голову мысль постричь его и во время стрижки, Мастиков предложил:
— Не хотите ли получить значок серп и молот и обрести свободу? — пр6едложил Мастиков.
Ему казалось прошла вечность, и слова Мастикова вышли из этой холодной вечности.
— Хочу, — блуждая в своих мыслях, ответил он.
«Теперь у меня будет желанный значок, я стану свободным… — подумал он.»
— Вот и прекрасно, — воскликнул Мастиков. — От вас ничего не потребуется… — щелкнул ножницами Мастиков, — ровно ничего… — и стал деловито обстригать его затылок. — Все будет как прежде, только иногда вы будете сообщать мне некоторые подробности, давать отчет… — доверительно сообщил Мастиков, он был видимо поглощен изучением формы его черепа, — простая формальность, ничего более: как реагируют на ваш доклад в ячейках, есть ли внимание в глазах…
Особенно нас беспокоит товарищ Ким… Он не понимает существа момента… Стратегия построения коммунизма изменилась…
Щелчок ножниц разрезал время.
— Вы у нас политинформатор, станете информатором…
Он был далеко-далеко от этого мира, блуждая в своих мыслях, и, блуждая в мыслях, услышал щелчок. «Нет, — сказал он твердо. — Я не буду этого делать… Я не буду этого делать никогда…»
Отчего он сказал нет? Этого объяснить ни тогда, ни теперь он не мог, возможно, из-за чувства брезгливости, но он сказал упрямо: «нет».
— Напрасно… — ухмыльнулся Мастиков, — напрасно упрямитесь…
— Придется начать вашу разработку… Это моя обязанность… Хотите жить по совести? Что ж, это ваше право… Жить по совести — дорогое удовольствие, мой друг, самое дорогое…
Страх овладел им. Слово разработка засело в мозгу.
Они хотят начать мою разработку, что это значит? Я единственный, неповторимый, которого никогда не было и больше не будет на свете, и вдруг является кто-то, кто хочет начать мою разработку. По какому праву, и кто им позволил делать это и издеваться надо мной?
Ночью он представлял, как ответит на вопрос: почему он отказался?
В сознании возникал странный голос: да, почему вы отказались? — спрашивали его тихо.
Он сжимался и оправдывался.
Как он был счастлив, когда кончалась неделя и он освобождался от страха, но проходило воскресенье и страх вновь настигал его.
Какое-то время ничего не происходило.
Все было обыденно и просто… Казалось в мире ничего не меняется. Два раза он видел Мастикова, но тот торопился по своим оперативным делам и не встретился с ним взглядом.
Истеричная женщина странно смотрела на него, глаза ее горели.
— Пусть он женится на мне, товарищ Ким! — выкрикивала она. — Прикажите ему, товарищ Ким… Пусть он женится на мне, он обещал… Я буду следить за ним…
— Вы согласны?
— Я не сделаю этого…
— Почему?
— Она мне не нравится, — тихо ответил он.
Женщина закричала:
— Он оскорбляет меня! Я буду жаловаться… Он разрушил мои мечты!
— Это правда?
— Я не люблю ее…
— Воды, дайте мне воды! — закричала женщина и упала в обморок.
И вот тогда-то у него появилась странная привычка. Он купил одеколон и смачивал им платок. Запах одеколона переносил его в другие страны, иные миры. Иногда он представлял себе моряком, попавшим в неведомый город. Наконец-то ему дали комнату в общежитии, он мечтал о квартире, но и комнате был рад безмерно.
В один воскресный день ему неожиданно позвонили:
— Евгений Павлович, позвольте представиться, я только что вернулся из Лондона и хотел бы воплотить свои уникальные идеи в жизнь, — доверительно сообщил Головков. — Мне нужны хорошие программисты… Что вы умеете делать, позвольте спросить…
— Я знаю ассемблер, операционные системы, алгоритмические языки: ФОРТРАН, АЛГОЛ…
— Вот и прекрасно… Будем трудиться вместе…
4
— Хорошо, что уходите, — сказал товарищ Ким. — Мастиков заявил, что вы хотите взорвать предприятие и убежать за границу… Вы приносили взрывчатку в зубоврачебный кабинет и установили связь с медсестрой, — показал он папку. — Мы провели следственный эксперимент и разобрались, но такие дела без последствий не бывают. Дыма без огня не бывает…
— Всего доброго, — товарищ Ким пристально посмотрел на него. — Не поминайте лихом!
Спустя месяц он очутился на Страстном бульваре в обществе Евгения Павловича.
— Вы не понимаете, мой друг, какие перспективы перед нами открываются! — прижал его к груди Евгений Павлович. — Мы будем работать, засучив рукава… Это только начало нашего общего пути, я обещаю много чудес… Мы должны создать автоматизированную систему, которая преобразует город… Это будет другой город и другие люди… Нужны простые и ясные алгоритмы…
Однажды Евгений Павлович принес большую коробку с иностранными наклейками, таинственно улыбнулся и поставил перед ним: «Вот вам подарок, личный персональный компьютер… »
— Мой личный персональный компьютер?! — прошептал он.
Он не мог поверить своим глазам.
— Вот именно! Ваш личный персональный компьютер… Я попросил фирму АйБиЭм выделить этот компьютер для вас…
— Разве они знают обо мне…
— Я рассказал, что талантливый программист мучается за железным занавесом и мечтает о собственном персональном компьютере…
С замиранием сердца он раскрыл коробку и достал компьютер.
— Учите виндоус, мой друг, учите виндоус, это путевка в жизнь… — похлопал его по плечу Головков.
Он с вдохновением принялся за дело, изучал драйверы, операционные системы, с головой ушел в работу, аккуратно записывал в тетрадь алгоритмы настройки системы по шагам…
Он создал программу, которая рисует точки-тире на экране.
— У вас талант, мой друг, большой талант… — хвалил его Головков.
Неожиданно он стал замечать, что Евгений Павлович теряет интерес к совместной работе, рассеянным взглядом скользит по его лицу.
— В нашей системе чего-то не хватает, — задумчиво сказал Головков, — нужна конкуренция… Конкуренция — двигатель прогресса… — и через месяц привел косматого парня с трапецевидным лбом.
— Вот вам напарник, Алексей Дустов… Вчерашний студент университета, талантливый программист… Его отвергла система, но я протянул ему руку помощи… Будете трудиться вместе и конкурировать… Опекайте его и воспитывайте… Он иногда проявляет норов, но если воспитать, может дать неплохие результаты…
— Зачем устраивать тараканьи бега?! — произнес он.
— Не обижайтесь… Так живет весь мир… Законы систем нарушать нельзя…
— Ха-ха-ха! — засмеялся Дустов. — Слушай, что тебе говорят, допотопный… Отдай честь и выполняй указания…
«Из какого подлунного мира достали это существо? — подумал он, обводя взглядом Дустова. — Оказывается есть еще миры, о которых я не имею представления…»
Он посмотрел на Дустов и заметил, что тот похож, на вставшего на задние ноги жеребца.
Он протянул руку Дустову:
Лицо Дустова внезапно исказилось гримасой, глазки сощурились. Нижняя челюсть двинулась, обнажив розовые десна:
— А ну-ка, посторонись, допотопный! Компьютером будем владеть на пару, так Евгений Палыч распорядился… Составь расписание и пользуйся в порядке очереди…
Локоть Дустова больно ударил в солнечное сплетение, от удара перехватило дыхание:
— А ты чего хотел?! Один всем богатством владеть?
Не выйдет!
…
Опять зазвонил телефон, и вновь Грищенко возник перед ним.
— Результат, мне нужен от вас результат! — настойчиво повторял Грищенко. — Где новые клиенты?
На краю города есть важное НИИ, я договорился с директоратом, срочно бегите к ним… Нас могут опередить…
Он схватил коленкоровую общую тетрадь и побежал по названному адресу.
Он бегал по всему городу, в места, которые указывал ему Грищенко.
Тетрадь была почти вся заполнена адресами организаций, которым требовались компьютеры.
— Быстрее, быстрее, — подгонял Грищенко, — нельзя терять темпа… Потеря темпа в наступление есть почти поражение…
Запишите контакты, сошлитесь на меня…
В директорат за обитую высокую дверь его не хотели пускать, секретарша говорила, что не знает никакого Грищенко и ни про какие компьютеры не слышала.
Наконец, пустили, провели в кабинет, за длинным столом сидело трое грузных мужиков, рядом с ними пристроился странный молодой человек в очках.
— Кого вы представляете? — спросил строго сидящий во главе стола человек.
— Грищенко… Он вам звонил…
— Какой еще Грищенко?
— В кутузку его, в первый отдел, — вскочил другой мужик, — сейчас милицию вызовем… Дело оформлять будем…
— Иван Петрович, можно я с ним побеседую… Сейчас мы всю эту шайку разом накроем…
— Стойте, это человек Головкова…
— Головкова?! А этот, круглолобый… Ну тогда понятно…
Съездил в Лондон и думает, всех учить может…
— Ну что скажешь, комсомол?
— Партия сказала надо, комсомол ответил, есть…
— Вот то-то, знай свое место…
— Отпустите, пожалуйста, Иван Петрович…
— Так и быть, на первый раз прощаю… Но чтоб ноги его больше здесь не было… И как его там…
— Грищенко…
— Вот, вот и его до кучи…
— Развелись, понимаешь… Там еще этот новоявленный автоматизатор есть, Головков…
На дрожащих ногах он вышел из директората. В вестибюле его уже ждал странный молодой человек.
— Не обращайте внимания на эту замшелую публику… В общем-то, они добрые, но сегодня не с той ноги встали… Позвольте представиться, Корнельский…
Я беру у вас всю партию… Так и передайте вашему патрону, всю партию разом…
Корнельский, не глядя, подписал обязательство на 100 компьютеров, потом передумал, подписался на 200, глаза его сверкали из-под очков. Нет, давайте возьму 1000… А потом еще столько же…
Разместим их в актовом зале, придержим, потом будем продавать в розницу… В розницу гораздо выгоднее… Посажу своих ребят, весь актив и будем торговать… Ребята толковые, все схватывают налету… Вы только мне их настройте, покажите, как включаются… А что такое виндоус? Объясните, пожалуйста…
— Разве вы не знаете?
— Нет… Первый раз от вас услышал…
Они осмотрели с Корнельским актовый зал.
— Вполне подходит, — сказал Корнельский. - Спрячем в задней части за кулисами, здесь искать никто не будет…
От Корнельского узнал, что волна нового вируса поразила персональные электронные мозги.
«Вирус поразит скоро и этих двуногих, — заметил Корнельский. — Я давно мечтаю об этом… Да и давно пора, чего они мельтешат?! Слишком много их развелось на свете…»
Странно, — думал, — как будто это происходит не со мной, а с другим человеком и в другом мире… Кто ставит этот бессмысленный и бесчеловечный эксперимент надо мной и над нами? Над всеми нами… Словно мы забыли, что были детьми, что у нас есть отец и мать…
5
Он встал и, блуждая в мыслях, подошел к окну.
Вдруг задергался, задребезжал звонок, и Грищенко сообщил, что все в полном порядке.
— Нам удивительно повезло… Страшно повезло, вы даже не можете себе представить, как нам повезло! Партия электронных мозгов прибыла в город… Но это тайна, великая тайна, никто не должен знать… Ни единая душа! Заклинаю вас, никому ни слова… — прошептал Грищенко. — Мы их успешно растаможили, и вы получите свою долю… Кроме того, я назначаю вам премию в золотых карбованцах… Вы меня радуете, очень радуете… Готовьте коды операционной системы… Готовьте чемодан для денег…
Новые страны и города ждут вас… Прекрасные, доступные женщины… Дарю вам каталог красавиц…
— С… сколько я получу? — прошептал он в полубреду.
— Много, чрезвычайно много… Боюсь называть эту цифру… Нас могут подслушать… В этом городе везде уши, везде враги и супостаты…
— Торопитесь… торопитесь, мой друг… Умоляю, не останавливайтесь на достигнутом… На кону будущее…
От названной суммы закружилась голова, фантастические цифры путались в голове, нули забегали друг за друга, еще раз аккуратно проверили расчеты на листе бумаги.
«Через неделю я буду самым свободным человеком в этом городе! — думал он.» Эта мысль была в его голове, когда он шагал вперед и направо, а затем обратно, по комнате — от висевшей на вешалке фиолетовой фуражки и куртки с подтеком на кармане до тусклого желтого пятна на столе, вытекшего из окна. Сердце его сжалось.
«Я освобожусь от этого города, от этой комнатки. — Он приблизил платок к лицу и ощутил тонкий запах одеколона. — Все годы унижения и страха исчезнут без следа.»
Он воображал себя моряком, корабль которого полностью готов к отплытию. «Через неделю я буду свободен! — вновь подумал он. Деньги дают свободу. У меня будет много денег, даже вообразить нельзя… Я получу пять процентов, Грищенко обещал… Невозможно представить эту сумму, столь велика она… Нужно купить карту, буду крестиком, как в детстве, отмечать понравившуюся мне страну и буду в ней жить…»
Он не мог больше сидеть в замкнутой пространстве, где еще вчера ощущал себя бесконечно одиноким. Снял с вешалки фиолетовую фуражку, кашне и пластмассовую куртку, подняв воротник, вышел на бульвар к изломанным деревьям за низкой чугунной решеткой, но тут вспомнил, что не переобулся, вернулся и надел ботинки.
Он шел по бульвару, чуть-чуть покачивая портфелем, и действительно походил на моряка дальнего плавания, готового теперь отплыть в неведомую страну. Сам город казался ему портом, дома — кораблями. Задымилась труба на дальней фабрике за рекой, и действительно, дом стал походить на корабль, готовый отчалить…
Встречных людей и стоящие впритык друг к другу обветшалые дома с скрюченными водосточными трубами оглядывал рассеянно, словно не понимая, зачем они тут.
Смотрел на людей отстраненно, как и на весь мир, который оглядывал будто со стороны, с той высшей, в ближайшее время достижимой точки, когда этот мир не будет существовать вовсе.
«Они посадили меня в ящик, где я провел лучшие свои дни, превратили в ничто, но теперь это не повторится, никогда не повторится… Я покину этот город без сожаления!»
Все закрутилось в какой-то дикой спирали, где нельзя было понять, где начало, где конец…
6
Именно тогда залез к нему в стол Дустов. Из взломанного ящика выкрал дискеты, где хранились коды операционных систем, плод его многолетних трудов, выкрал тетрадь, где по шагам описывались настройка системы.
Дискеты были перепрограммированы, несколько файлов заражены вирусом. Испорченные дискеты Дустов бросил обратно в ящик, остальные скопировал себе…
Увидев следы насилия, бросился в отчаянии к Головкову. Тот попросил успокоиться и позвать Дустова, и он побежал в дальний конец коридора, где извлек Дустова из его маленького закутка, из задумчивого состояния, состоящего в созерцании перекрещенных балок на потолке, а также абриса симпатичной дамочки зеленого цвета, выведенного компьютером на лист бумаги, — последним достижением дустовского программистского таланта.
Дустов, лениво усмехнувшись, сообщил, что теперь ему недосуг, так как он посвящает несколько утренних минут созерцанию и размышлению, глядя на прекрасную дамочку, особенно обращая внимание на то, как изящно прорисована верхняя часть ее тела, к чему пришлось приложить немалые усилия.
«Это немочка, — проговорил задумчиво Дустов, — я почему-то так ее про себя называю, — она, верно, радуется жизни, в отличие от вас, поседевшего, старого, никчемного человека, — обнажил Дустов розовую верхнюю десну.
— Идите немедленно и дайте объяснение своему мерзкому, недостойному человека поступку…
— Ну, что ж, если вы так настаиваете… Зачем Евгения Палыча тревожить?
Дустов все отрицал, но потом заявил, что поступил справедливо…
— Кто прячет общественные дискеты в свой стол?!
Этот человек с волосами, торчащими из уха, хочет уверить всех, что здесь обычаи ящика, в котором проторчал свою бессмысленную, никчемную жизнь. Никто не позволит ему этого! Все сделанное есть акт справедливости.
— Мне понадобились носители информации для выполнения ответственного задания…
— Отвечайте немедленно, низкий, недостойный человек! — он схватил Дустова за шиворот.
— Я за себя не ручаюсь! — взвизгнул Дустов. — Оградите меня от этого несуразного субъекта, ему место на свалке истории…
И неожиданно для своего громоздкого тела развернувшись, показал спину вставшего на задние ноги лошадиного тела, исчез в коридоре.
Головков воспринял случившееся на удивление спокойно, как будто ждал это, и не удержался от сентенции: «Ну, зачем вы так напугали Дустова? Ведь вам действительно не следовало прятать дискеты…»
Дустов грыз ногти, исподлобья смотрел на него.
— Дустов ищущий молодой человек… — заметил Головков. — Вы должны быть его наставником, показать, как работает программа, а не издеваться над ним…
От негодования у него перехватило дыхание…
7
14-го все было подготовлено к сделке, и они должны были встретиться с Грищенко ровно в 10 часов дня.
Он с замиранием сердца ждал этого дня.
— Встретимся ровно в 10, смотрите, не опаздывайте, а в 11 мы с вами денежки получим, готовьте портфель! — сказал Грищенко.
— Главное, опасайтесь преследователей… Они повсюду, они нас могут накрыть… Я приду с чемоданом денег и передам вашу долю… Далее нам нужно будет скрыться… Заметайте следы, умоляю вас, заметайте следы, конспирация прежде всего… Они могут накрыть нас…
Он пришел ранее условленного времени. Его знобило. Лицо было бледно. Широко раскрытые глаза на мир смотрели. Он скользнул во двор, поставил портфель и принялся ждать.
Но в 10 часов Грищенко не было.
Грищенко не было и через 10…
Каждые полчаса он выбегал на улицу и смотрел на циферблат огромных часов на фасаде гостиницы.
Ничего не понимая, бросился к гостинице «Якорь», где в 7-м номере отдыхал обычно Грищенко от семейных неурядиц. В гостинице ему сообщили, что никакого Грищенко не знают. Он пробовал объясниться, но все выходило путано, нелепо, его не слушали и в гостиничные номера не пустили, а он уж хотел бежать по коридорам и распахивать все двери подряд.
«А ведь в 11 встреча с клиентами! Где?! Лишь один Грищенко знает! — подумал он.»
Нет, это невозможно, никак невозможно, — повторял он про себя. — Он обещал мне, клялся в дружбе и обнимал меня…
Какая-то старуха деревенского вида появилась из стены (солнечная золотая дверь вошла вслед за ней с улицы) остановилась перед ним, странно посмотрела, а потом стала разговаривать с спустившейся вниз горничной, дальней своей родственницей, сунула ей грязные скомканные деньги на вылюдные, как сказала, ботинки со шнурками. Старуха вновь угрюмо покосилась на него, за старухой удивленно посмотрела и горничная в чистом белом переднике и платье в мелкую бежевую клетку с накладным округлым по углам воротником.
Он отвернулся от них и выбежал из гостиницы. Сразу попал на проспект (это был дальний конец проспекта, упирающийся в вокзал затейливой формы), на узкий тротуар, в скопище движущихся людей.
Вспомнил, что Грищенко снимал квартиру у рынка. Бросился туда к концу проспекта. Квартиру, как и предчувствовал, нашел запертой, стучался изо всех сил, пока не вышла соседка и не сказала, что квартира уже с месяц пустует. «Месяц пустует», — повторил про себя, — выходит, что за две недели до того, как сидели они в ресторанчике с балкончиком и обо всем договаривались, Грищенко уже здесь не жил и ничего не сказал об этом. Две недели назад они дружески разговаривали, и Грищенко с упоением рассказывал про контрагентов.
«А теперь мы с вами контракт подпишем… Консенсус дружественных сторон, — звучали в голове слова Грищенко.»
Дошел кое-как до своей комнатенки, с трудом открыл дверь. Долго не попадал ключом в замочную скважину. В полузабытьи лег на диван и провалился в сон.
Так продолжалось несколько дней.
В комнатенку на бульвар не заходил. Как-то направился туда, механически передвигая ноги.
По пути зашел в кафе, — с ярко зеленой обивкой стен и золотыми китайскими драконами, пущенными по ней во все стороны, — долго жевал слоеный пирог с орехами, запивал шоколадом, бессмысленно смотрел в окно.
Есть ли хоть одна живая душа в этом городе? — прошептал он.
Вдруг встрепенулся, выскочил на улицу, увидел удаляющегося Дустова, с ним рядом семенящего Грищенко.
Он уже настигал их, как вдруг они обернулись:
— Что это за таракан бежит за нами? — выронил Дустов, глядя исподлобья. — Ты не знаешь, Грищенко?
— Первый раз вижу…
— Отдайте мои бумаги, отдайте мне все, что я вам передал!
Грищенко спрятался за Дустова, но тут же выскочил и засюсюкал:
— Бумаги… Какие бумаги?! Разве вы передавали мне какие-то бумаги? Разве вы знаете меня? Первый раз слышу про какие-то бумаги, простите меня, пожалуйста! Дустов, ты слышишь?!
Дустов оскалился. Выхватил нож, махнул перед глазами.
— Вы сейчас же отдадите все мои бумаги! Сию же минуту… Бесчестные, подлые люди…
— Да не могу я их отдать, — вдруг заерничал, запричитал Грищенко, — не душите меня… бумаги все в деле… сотни людей ими связаны! Евгений Палыч удачно контракты провел…
— Отдайте мои бумаги! Немедленно отдайте или я приму меры! — воскликнул он.
— Ах, вон как! — выкрикнул глумясь Грищенко. — Он примет меры?! Вы слышали? Он примет меры… Какие меры, позвольте узнать?! Я вас первый раз вижу, безумный…
— Меры, которые сочту нужными… Низкие, недостойные люди…
— Что ты можешь сделать? Что может сделать мышь, не успевшая из щели выскочить?!! — провозгласил Грищенко на весь дворик. — Всю жизнь просидевшая в ящике!
Смотрите на него!.. Он хотел вылезти из щели, но щель перед носом захлопнули, и он требует справедливости. Смотрите все на этого человека! Не тот ли это новый человек, которого мы воспитали и провозгласили, потратив на него столько времени и сил?! И вот получили! Вот он перед вами этот новый человек, — он требует денег, вспоминает про какие-то бумаги. Он не хочет ждать будущего, как мы с тобой надеялись, он угрожает нам… Я боюсь, боюсь его!
Он стоял как парализованный, среди внезапно рухнувшего мира.
— Неужели ты подумал, что кто-то даст тебе свободу?! Ха-ха-ха… Гм… м… Ты хотел пролезть в щель, но щель захлопнулась перед тобой, и никогда больше не откроется… Никогда больше не будет этой возможности. Привет от Корнельского, он слил все контакты и теперь занимается шоу-бизнесом, привет от десятка секретарш, которые ловят каждое твое слово…
И Грищенко, хлопнув Дустова по спине, провалился в дом с выбитыми окнами.
Маленькая карточка-визитка выпала из кармана Дустова. Упала в грязь.
Нагнувшись, прочитал:
Окружающие предметы расплылись перед глазами…
Он сам когда-то был маленьким мальчиком, который хотел добра и справедливости… В далеком детстве он мечтал стать космонавтом, увидеть новые миры, но вместо этого увидел что-то странное… Он представлял себе эти далекие неведомые планеты, залитые необычным светом… И среди этих планет удивительно прекрасные существа с ясным взором… И эти существа протягивают ему руки и он входит в ясный удивительный мир…
8
Он вошел в комнату, сел на стул и не заметил, как появился Головков.
— Зачем вы так со мной поступили? — прошептал он едва слышно. — Ведь я человек…
— Вы не выдержали конкуренции, мой друг, просто не выдержали конкуренции, — усмехнулся Головков. — Вы оказались ненужными в этом деле… Обошлись без вас… Дустов настроил систему лучше вас…
— Не могут жить люди как пауки в банке… — прошептал едва слышно. — Не могут…
— Очень даже могут, мой друг… Одни пауки пожрут других… Так мир устроен…
Он мечтал о человеке честном и справедливом, но произошло нечто невообразимое…
— Неужели вы ни во что не верили, и в те идеи, о которых мне говорили, не верили, а теперь надо мной смеетесь…
— Не верил… Нет, не верил…
— Ведь вы обманывали нас всех…
— Нет никакой идеи и быть не может… Вы когда по городу новоявленным коммивояжером бегали, и с Грищенко встречались (он об этом весьма любопытно рассказывал), вы и тогда, наверняка, какую-нибудь идею выдвигали…
— Как вы так говорить можете?! Я человек живой… и у меня душа есть…
— А кто недавно весь город обегал, чтобы из щели выскочить? А стоило лишь щели захлопнуться, как об идее вспомнили, ради которой существовали и из-за которой жизнь теперь рушится? Когда все лопнуло и перевернулось, вы же первый о ней и забыли, и по городу побежали, опасаясь, что в щель выскочить не успеете… Вы ведь космонавтом мечтали стать…
— Это детская наивная мечта была… О честности и справедливости…
— Бросьте свои мечты… Мир гораздо проще устроен…
— И что же, вы все это время на меня со стороны смотрели? — спросил шепотом.
— Любопытно было…
— Но ведь недавно вы совсем другое говорили, что нам вместе держаться надо, друзьями быть…
— Говорил, — улыбнулся Головков. — Только это гипотеза была… Не могут люди как братья жить… Никто из нового мира не выскочит, ни Грищенко, ни Дустов…
— Нельзя так над человеком издеваться! Нельзя над ним эксперименты ставить… Ведь я человек живой… Человек живой и моя жизнь ценность имеет…
Вам отвечать придется…
— Перед кем?
— Перед совестью своей… — к Головкову подошел.
— И силой высшей…
Головков обернулся и взглянул на него, и от этого взгляда странного, потустороннего из подвала выбежал.
© Боровиков
Конец