Воробушек легкокрылый

1

— Нельзя так, Витек, нельзя! — Машка руками всплеснула. — Нельзя таким доверчивым быть, близко к сердцу обиды принимать… Что же это получается?! Чуть под дых дали, а он уже растерянный стоит, руки опустил… Разве так можно?!

Но Витек иначе не может, нет, не может, не зря его в детском доме воробушком прозвали, за легкокрылость его.

Витек сирота, ему тридцать лет от роду, но он удивительно легок и подвижен, словно нет этих лет за плечами, тяжелой жизни, испытаний, он легок в движениях, мыслях, на судьбу не ропщет, хотя было в жизни всякое, чего на судьбу роптать?!

В жизни не может Витек человека ударить, невозможно представить, чтобы он человека грубым словом обидел.

— Приехала я, приехала! — радостно кричит Машка. — Встречать выходи…

А он точно не слышит.

— Что не слышишь?! Чудак ты, и уши у тебя оттопыренные!

Губы у Витька затрепетали словно крылья раненой птицы.

Он и представить не мог, что Машка вернется, давно ждать перестал.

Первое время еще надеялся: вот сейчас дверь откроется, чудо произойдет, и Машка влетит, потом махнул рукой: будь, что будет…

И вот она перед ним стоит, как ни в чем ни бывало, красивая как всегда, сумка спортивная через плечо перекинута, смеется вовсю.

— Чудо какое-то! Три года не виделись, а ему хоть бы что… Совсем не соскучился…

— Машка, неужто ты?!

— Я… я! А кто же еще?!

— В самом деле ты?!

— Ну что ты, что ты… Что с тобой?!

— Вернулась?!

Он прошептал едва слышно, лицо сжалось, ртом воздух схватил, воздуха не хватало, слова вымолвить не может.

— Ну что ты, что ты… Нельзя так!.. Ох, нельзя… Не ждал?! Ну, вот я и вернулась… Да что с тобой?!

Машка боднула его головой как теленок.

— Приехала…

— Видишь?! Перед тобой стою… Куда я от тебя денусь?! Ох, горе ты мое горе… Я думала, обрадуется, а он в слезы пустился…

Ну как ты тут живешь?!. Опять в доме не прибрано… Как можно в такой грязи жить?!. Прямо свинарник… — сказала по-хозяйски, словно вчера еще дома была.

— Сейчас займусь, полный порядок наведу, — сумку с плеча скинула, веник схватила…

А он от радости вне себя, слова сказать не может, сердце забилось, пошло гулкими ударами в груди стучать.

Так он в колокол бьет, когда на звонницу залезает, и дьякон Андрей позвонить дает…

Вся округа ему видна, вся округа Витька слышит:

Э-ге-гей, люди добрые!.. Э-ге-гей… Вот он я, Витек, слышите… Вам радость несу… — звонит Витек.

Он крылья расправил, взлететь готов…

— Эге… гей… люди добрые! Вон я… Витек… Витек…

Чем занимается Витек?! Да в деревне живет, почту на старой копейке развозит, надо же людям почту получать, письма читать, не у всех в доме интернет есть, а еще звонарит между делом, ну не звонарит, а так, учится.

Дьякон Андрей говорит, что у него изрядно выходит, только тон надо подбирать правильный, чтобы звук над землей плыл, а он, когда разволнуется, во всю мочь за веревки дергать принимается.

— Ты не особо, парень, за веревки-то дергай, а то оторвешь их у меня… На тон с чувством налегай, почувствуй, как звук плывет… Да не колгошись ты… А то всю округу у меня переполошишь… Вот заводной… Ничего не слушает…

И вот Машка явилась…

Вот как в жизни бывает, перевернулось все, вверх дном встало.

Остолбенел Витек, слова вымолвить не может, за печку схватился, а то бы упал: Машка, неужто это ты?!

Прошлый раз Машка психанула, по полной программе ему врезала: не могу такой жизнью больше жить, сил моих нет… Ты в телевизор посмотри, как другие люди живут, а у нас что делается?!

— Что делается?!

— Вон посмотри, посмотри… Глаза протри… Чудо в перьях, в кого только такой уродился?!

Посмотри, что по телеку показывают, люди в Таиланд, на Бали летают…

За всю жизнь нигде не была, даже на Красную площадь не ходила, хоть бы краешком глаза увидеть…

— Ну, и вали на свое Бали! — крикнул он в сердцах и сам удивился, что в рифму попал. — Ты что телевизор насмотрелась?! Смотри больше… Тебе еще не то покажут… Они изголяются над нами, а ты веришь… Где ты такую жизнь видела?! Не жизнь, а баловство самое настоящее…

В сердцах он телевизор выбросить хотел, хватит народ опиумом травить, издеваться над нами, я понимаю еще футбол, детские передачи смотреть, спокойной ночи малыши детишкам показать, чтоб спали крепче, но это край, чтоб так народ дурачить, это уж чересчур…

— Ах, так! — Машка глазами сверкнула. — Ты мне рот затыкаешь… Ну, смотри у меня… Ты меня ни во что не ставишь… —  и на другое утро след ее простыл, только записку оставила, чтоб не ждал.

Хорошо бы одна, так она Альку с собой прихватила, а Витек так дочку любил, кроватку для нее смастерил, в тазике купал, сказки на ночь рассказывал, разные картинки из фанеры лобзиком вырезал и раскрашивал, еще и сейчас эти картинки на стенке в детской висят, цветочки, ягодки крупные, девочка с леечкой цветы поливает… Красиво вышло… Очень старался…

Машка дверью хлопнула, и поминай, как звали, Витек один остался, три года тому назад все это случилось.

И вот теперь Машка является, как ни в чем ни бывало перед ним стоит, да не одна, с Алькой и еще с Санькой, маленький такой мальчуган белоголовый за Алькой в дверях стоит, на Витька внимательно смотрит, дескать, что это за дядя такой нарисовался, как его звать-величать…

Ну это уж слишком! Чудеса, да и только…

Придумать такое невозможно, вообразить, люди добрые, нельзя…

Нет, удивительный человек Витек, другой бы на его месте психанул, заорал на всю мочь, за стул схватился, в стену швырнул, да что угодно сделать мог, а ему хоть бы что, только слезу смахнул, улыбнулся и опять глаза светятся:

— Машка?! Неужто в самом деле вернулась?!

— Вернулась, воробушек мой, вернулась, куда я от тебя денусь!..

— Вот, значит, как…

— Смотри, кого тебе привезла… Принимай пополнение… Знакомься!.. Это твой папа, Санек…

Санька подумал, подумал, из-за спины Машки медленно вышел, нахмурился, руку протянул, сказал серьезно:

— Санька…

— Витек… Здрасьте, будем знакомы…

— А ты кто такой?!

— Папкой твоим буду…

— Познакомились, вот и хорошо… Хватит нюни распускать, чего встали?! Дела делать надо! — кричит Машка. — Чего как вкопанный стоишь, за дела браться надо, вон сколько нас теперь стало… За дела берись, отец новоиспеченный…

И пошел дым коромыслом, только поворачиваться успевай. Машка все в доме перевернула, словно взвод быстрого реагирования с неба на землю свалился: ты туда беги, ты сюда, Машка командует…

— Вы, мужики, за мужскую работу беритесь, а мы за женскую примемся, — Машка вовсю командует. — Санька, отцу помогай, а то он отлынить хочет…

Алька окна принялась мыть, сама ведро красное пластмассовое нашла, самостоятельная, за печкой валялась, воды из бочки набрала, тряпку намочила.

— Вот умница, вот помощница, что бы я без тебя делала… — Машка кричит. — Чего с этих мужиков взять?! Ни к чему в жизни не приспособлены…

— Да она все знает в доме… Как же, не чужая! — подает голос Витек.

Санька с веником тоже по пол метет, Витек воду из колонки таскает, Машка в халат облачилась, пол яростно надраивает.

И вот уже дом засиял как свежевымытая бутылка из-под молока: пол вымыт, стены выскоблены, окна сияют, цветы в банке на столе стоят, не дом, а картинка праздничная, в глянцевый журнал на первую страницу надо.

Домишко Витька на краю деревни стоит, три окна в нем, крыльцо жиденькое с навесом, зато рядом других домов нет, сад за домом, поле большое через дорогу, дальше речка махонькая, пруд, бочажки под кустами ивовыми, в поле коровка его пасется…

Благодать, да и только!..

— Ты корову подоил?! — кричит из кухни Машка. — Дети есть хотят, а ему и дела нет, ох, горе ты мое, горе… Беги, Василису дои, так они корову звали… Эх, ты, блаженный…

Сейчас пир горой закатим, я гостинцы привезла…

Машка сумку расстегнула, пакеты на стол вываливает: пряники, конфеты, какао, сгущенка…

Он такого богатства тыщу лет не видел… Неужто такое возможно?!

Витек Василису отдоил, ведро тащит, Машка детям молока налила, кашу варить поставила…

— За стол садитесь! — командует Машка. — Эй, стой, куда?! Руки сперва мыть… А ну-ка, покажи… Другой стороной поверни…

— Вот молодец…

Он, правда, блаженный Витек наш, таким его многие люди в деревне считают, не от мира сего, но он внимания на людей особо не обращает.

Ходит в своих ботинках безразмерных, ноги сухопарые переставляет, одна нога здесь, другая там и пошел, пошел словно журавль улицу мерить.

Отходчивый он, незлобливый, взгляд светлый, как солнышко светится.

«Нельзя так, Витек, ох, нельзя таким доверчивым быть, — повторяет Машка, — люди не такие добрые, как тебе кажутся… Ты о себе подумай…»

Но он иначе не может, не зря его в детском доме воробушком прозвали, за отзывчивость его и легкость.

Он смотрит на мир широко раскрытыми глазами, словно первый раз белый свет увидел, небу и солнышку удивляется.

На угловатом лице глаза большие карие, челка редких черных волос и улыбка до ушей.

Улыбка открытая, но, если внезапно ударили его или злым словом обидели, улыбка просящая: не трогайте меня, люди добрые, я вам ничего плохого не сделал, зачем вы со мной так поступаете.

Вот он зимой воробья нашел, в сугробе кверху лапками лежал, а морозы стояли лютые, спрятал за пазухой, отогрел, воробушек всю зиму в доме за печкой чирикал.

Большие глаза карие, сам худющий, как спичка, а ноги сорок шестого размера, не ноги, а ножищи какие-то, где только обувку на такие ноги найти?!

Иной раз приходится носа у ботинок отрезать, а то ноги не влезут, но это горе не беда, не в ботинках счастье.

Родители Витька бросили, на север завербовались, бабушка одна в городе осталась, бабушка его воспитывала, потом в детский дом сдала.

— Измучилась я с тобой, ох, измучилась! — жалуется Машка. — Ну в кого ты такой уродился… Прямо ужас какой-то!

Одежда его тоже неказистая и почти всегда с чужого плеча, то брюки, то ботинки, то пиджак сердобольные люди подкинут, приберегут ради него.

Но он знает: есть радость на свете, солнышко людям светит, вот Машка вернулась, он ждать перестал, а она свалилась, как снег на голову, да не одна, а с Алькой и Санькой…

Вот радость какая… Машка вернулась!.. Вернулась все-таки…

Весь мир точно обновленный засиял, словно его солнечными лучами с утра обрызгали.

Эх, прямо хоть сейчас на колокольню беги и звони что есть мочи.

Крылья за спиной у него выросли, он по всему дому как угорелый носится: здесь дрова схватил, там кастрюлю молока налил, успел дров в печку подбросить…

Люди добрые, как жить-то можно, как хорошо можно жить, как славно, а вы и не знали, себя изводите, слова доброго не скажете…

Когда-то деревня казалась Витьку огромной, такой огромной, что из конца в конец ее пройти целое путешествие совершить надо, а теперь он видит, что деревня-то, выходит, вовсе небольшая, в пригоршню взять можно.

Воды в доме нет, летом еще куда ни шло, жить можно, Машка детишек в пруду выкупает, мочалкой им спинки натрет, грязь с ног смоет.

Вымыв детей, Машка предает их Витьку: Витек, не зевай! — кричит.

Он на мостках стоит, в полотенце маленькие тельца завертывает, на берег осторожно сносит, насухо вытирает, они смеются, вырываются…

Санька вовсю ногами дергает, в воде бултыхает…

Под мостом караси живут с большими выпученными глазами, один очень большой, глаза выпучил, на Саньку смотрит…

— Не балуйте у меня, милиционера позову! — Витек грозит, а ведь он и сам хотел таким быть, чтобы его мыли, руки свету подставить, капельки воды блестят…

— У матросов нет вопросов, — кричит Санька. — Буду матросом, буду корабли по морям водить, в дальние страны поплыву, ты, Алька, моим помощником будешь…

— Нет, не буду, ты моим…

— Совсем от рук отбились, сейчас милиционера позову, — кричит Витек и идет звонить по единственному телефонному аппарату, который посреди деревни на столбе висит.

— Не боимся мы твоего милиционера…

— Что я завтра буду делать?! — Санька по-деловому спрашивает.

— Карасей банкой ловить будешь… Я тебе сачок сделаю… Знаешь, сколько карасей под мостками плавает…

Летом в пруду можно вымыться, а зимой как, подскажите, люди добрые?!

Не беда, к зиме он баню починит, дыры в стене залатает, крышу зашьет, руки есть, жить можно…

Витек детей любит, словами описать нельзя, как он их любит: он знает, что все хорошее в мире от детей, все хорошее от них, места на белом свете всем хватит, любит он детское тепло…

Люди опытные с усмешкой ему говорят:

— Скоро ты отцом многодетным станешь, многостаночник ты наш, тебе медаль дать надо…

Ему хоть бы что, улыбается, радостно глазами хлопает, словно говорит, разве вы не понимаете, что это дети, дети…

— Отец-герой…

— Только дети разной масти…

А он улыбается только…

Машка у него красивая, очень даже красивая, вы вообразить себе не можете, какая она у него красивая: глаза серые с поволокой, волосы темно-русые, разденется Машка, глаза закрывать можно, все тело светится, грудь словно плоды райские в руках держит, с нее картину писать можно.

Эх, если бы он картины писать мог, он бы Машку нарисовал!

Красивая Машка, только душа у нее неспокойная, да, неспокойная у нее душа, и Витек это знает, он Машкину душу чувствует…

Да, люди добрые, душу человеческую чувствовать можно, и Витек это знает.

Мелькнет что-то в глазах у Машки, лоб нахмурит, морщинка у бровей затрепещет, словно птица душа ее встрепенется и летит куда-то вдаль.

— Ну, что ты, что ты, милая… — гладит ее Витек. — Что ты, Машка?!. Все хорошо у нас будет, милая, вот увидишь…

Вот задумалась она о чем-то, губу закусила и куда-то вдаль смотрит, глаза как в тумане, поволокой покрылись, ничего вокруг себя не видит, Витька не замечает, улетела далеко-далеко, не достать ее.

Он домой пришел, а Машки уже нет, только записку на столе оставила: детей накорми, корову подои, поздно вечером приду, в город поехала работу искать.

Да, работу найти надо, с работой теперь полный швах, нигде в округе работы нет… По всей округе с работой полный край, как шаром покати, все говорят, кризис.

На конфетной фабрике Машка вначале устроилась, помадку детскую делала, сахар постный варила.

Зарплату не платили, хозяин натурой расплачиваться решил, сказал: вот вам помадка, пойдете на рынок, помадку продадите, деньги выручите.

Машка пошла в город на рынок, за весь день только полкило продала, вот и все, чего с этой помадкой делать?!

Они потом на эту помадку смотреть не могли, десять кило в чулане лежали, потом выбросили. Помадка есть, а хлеба нет…

Приходили люди из собеса, дом осмотрели, головой качали, принесли какие-то документы, попросили заявление написать, поохали, повздыхали и исчезли: нет денег в государстве.

— Воробушек ты мой легкокрылый! — жалуется Машка. — Что делать будем?! Как жить нам?!

Обнимает его, спят они за ситцевой занавеской…

— Ну все, тише, тише…

— Милая моя, как я тебя люблю… Если бы ты знала! Все хорошо у нас с тобой будет… — по голове гладит. — Детей хочу… Много, много детей, чтоб они счастливы были…

— Детей он хочет… Ну что мы с этим табунком делать будем?!

— Придумаем что-нибудь, милая…

— Работу нашла, нашла работу… — кричит Машка, в ладоши хлопает, в дом радостная вбегает. — Буду у Молотова в гостиничном бизнесе работать… Собеседование прошла… Все наладится у нас, Витек…

— Вот и хорошо!

— Только я в Москву, Витек, уехать должна…

— Как в Москву?! Зачем тебе в Москву ехать?!

— Как это зачем? Вахтенным методом работать буду… Неделю в Москве оттарабаню, неделю дома, вот как все у нас будет…

— Как в Москву?! Зачем в Москву?!

— Ну чего ты испугался?! Чего ты, в самом деле?! О чем подумал… Ох, глупенький, какой же ты глупенький… Ну и что из того, что в Москву… Вас с собой возьму, на Красную площадь пойдем… Неделю, только и всего-то, зато потом целую неделю дома…

Справишься без меня?! Вот и молодец, что справишься, я так и знала… Так нужно, воробушек, так нужно… Хочешь жить, умей вертеться…

— Не уезжай, Машка… — шепчет Витек, в глазах слезы стоят. — Не уезжай, прошу тебя… Пропадем мы без тебя…

— Что значит, не уезжай?! Да что с тобой?! Чего выдумал… Собеседование уже прошла, экзамен выдержала, не зря английский в школе учила, знаешь, воробушек, я очень способная была, у меня по английскому пятерка всегда была… Я тебе не рассказывала, мне языки легко давались… Ну-ка повтори, что сказала, нет, ты не сумеешь…

Не было работы, теперь подфартило, а он, не уезжай… Такой человек как Молотов второй раз предлагать не будет… Ты хоть понимаешь, что это такое?! Он не всякого человека возьмет… Бизнесмен, всю округу в руках держит…

Витек только раз этого самого Молотова видел, он в деревню на мерсе приезжал, посмотрел на Витька свысока, как будто спрашивает, на какое ты, парень, дело годен, что с тебя взять можно?!

А на какое дело он может сгодиться?! Дело свое делать, почту возить, звонарить да незлобливым быть…

Через два дня фотограф от Молотова прибыл, наглый прыщеватый ферт, брезгливо на Витька посмотрел, командовать стал: ты сюда, а ты вот сюда встань, чтобы свет не загораживать…

Календарь сделать требуется, здесь реклама гостевого дома будет, представительство в Москве и Питере…

— Где снимать будем?

— В саду, где ж еще, не в этом же сарае…

Сзади дома есть сад, чудесный сад, оставшийся после пастуха Николая Григорьевича.

Как благодарен ему Витек за этот сад…

Удивительный сад! Сразу видно, человек тонкой души когда-то здесь жил и сад разбил… В саду яблони, вишни, кусты черноплодной рябины и черной смородины, а малина такая, что слаще нигде не найти… Рвать можно…

Дети весь день в саду… Словно в рай попали, тут тебе и бабочки, и шмели летают в цветки залезают…

— Вот тебе одежда, Машка, в порядок себя приведи, купальник надень, переодевайся, — фотограф Машке приказал.

— А ты, парень, под ногами не путайся, — он Витьку сказал.

В сад пошли, Машку и так и эдак ставит, то под деревьями, то дальше отведет.

— Внешность дар, им пользоваться надо… Прибыль извлекать… Зачем тебе этот урод?! Это не человек, а пародия на человека…

2

Витек благодарен Машке, если бы вы знали, как он ей благодарен! Никому на свете он так не благодарен, как Машке, он свечку за нее каждый день ставить готов, потому что Машка это чудо какое-то, потому что Машка спасла его.

Пять лет назад это случилось, теперь все как в тумане видится.

В жизни был край, полный край, такой безнадеги вы и представить себе не можете, люди добрые, Машка как чудо ему явилась.

Витек уж думал: жизнь сломана навсегда и таким одиноким себя почувствовал, что и вообразить нельзя, сердце надрывалось.

Он ходил весь день по городу, потом зашел на автостанцию, чтобы согреться. Смотрел растерянно на расписание, вывешенное на стенде: вон сколько автобусов в разные концы едут, и там люди живые живут, наверное, счастливые…

Хотелось есть, дверь в буфет была открыта, он вошел в буфет.

— Сейчас закрываемся, — бросила устало женщина с белой наколкой на груди и в платье бордовом, — выбирай, парень, поскорей…

На последние деньги он купил себе булку и стакан чая, съел булку, чай немного подсластил, ложечкой чай помешал и выпил, утолил голод.

Ложечка с вензелем, стакан пластмассовый… Буфетчица посуду забрала, дверь в буфет закрыла, он в одну точку перед собой смотрел.

За что они со мной это сделали?! — повторял он про себя. — За что?! Квартиру отобрали, всего лишили…

После детского дома бабушка квартиру ему оставила, он в себя пришел, на работу устроился.

Обида и горечь захлестнула, от этой обиды и горечи, казалось, было не спастись, надо было что-то делать.

В своей жизни он испробовал много разных профессий и везде ему не везло, точнее, вовсе не фартило.

Торговал симками в большом супермаркете, Серебряный Город называется, в самом центре города, каких только товаров там нет.

Как только супермаркет открыли, люди со всех сторон повалили, мэр автобус специальный выделил, чтобы с другого конца города народ возить.

У людей за душой ни копейки денег нет, а тут универмаг, товарами набитый, в центре города огнями сияет, чудеса да и только!

Народ ошалелый по магазину носится, прямо в сказку попал.

Чего здесь только нет?!

Золотая Стрекоза с манекенами, магазинчики с бриллиантами и украшениями, шубами забитые…

С симками, правда, у него не заладилось, надо было людям объяснять, как в телефон вставлять, как обратно вынимать, все подробно, у него не получалось, в кол-центр его тоже не взяли, голос у тебя, парень, хриплый.

Вот что придумали, крокодилом его нарядили, с плакатом возле супермаркета поставили, какому-то умнику такая идея в голову пришла, вот голова крокодила, вот плащ, сапоги.

«Ты у нас крокодилом будешь, — сказал ему менеджер, — стой возле магазина и людей зазывай… Больше листовок раздашь, больше денег получишь, пихай людям в мозг товар… Вот простой принцип… Все понял?! Вроде бы, все… Ну, вот и молодец… держи листовки…»

И он несколько дней возле супермаркета простоял… Эх, люди добрые, если вы хотите жизнь узнать, постойте в таком наряде целый день…

Да, постойте целый день, и вы жизнь узнаете…

Дети с шариками разноцветными подходили, мамаши молодые красивые спрашивали, что это такое, настоящий крокодил или игрушечный, не трогайте его, пожалуйста, дети.

Они заглядывали ему под одежду, трогали руками, неужто крокодил, в самом деле, живой?!

Потом один парень камнями стал бросать, норовил как можно больнее ударить, в голову попасть, наверное, хотел посмотреть, что там внутри. Голову ему разбил, и он эту работу бросил, парень рыжеватый, кровь с молоком камни бросал, мать его потом еще успокаивала…

После того как крокодилом работал, клеил объявления по всему городу, развозил рекламу, была даже такая работа — по домам ходить и товары разные предлагать.

Везде ему дико не везло, можно сказать, вовсе не фартило и тут вдруг повезло.

Два месяца после детского дома это с ним случилось, Васильева из соседнего дома к нему подкатила:

— Слышала, ты квартиру от бабушки получил?!

— Да, бабушка оставила…

— Вон ты какой у нас везунчик, другим ничего не оставляют, а тут целую квартиру отвалили… Не продашь квартиру?!

Витек удивился:

— Где же я сам жить буду?!

— Ну, смотри, навязываться не буду, просто люди интересуются… Узнать хотели, хорошая у тебя квартира, под офис подойти может…

А квартира, действительно, была замечательная, на видном месте, в самом центре города, как раз возле того супермаркета, где он крокодилом стоял, люди давно к ней присматривались.

Нет, квартиру он никак продать не мог, никак не мог, после детского дома он только в себя приходить стал.

Он про Васильеву забыл, мелкими заработками перебивался, то мебель погрузить помогал, то вещи кому-нибудь к дому поднести, он на все соглашается, люди накормят, мелочь какую-то дадут и то хорошо.

Тут опять Васильева нарисовалась:

— Без работы все сидишь?! — спрашивает. — Эх, ты, бедолага… Пропадешь ведь, ни к чему ты не приспособлен…

Назойливая эта Васильева, без мыла в душу лезет.

— Нигде работы нет, — разводит он руками.

— Не горюй, я работу тебе найду, вижу, выручать тебя надо…

Витек удивился, вот ловкая какая, никто работу найти не может, а она, пожалуйста, к каждому подход сумеет найти, то с одной, то с другой стороны подойдет, с одним на жалость нажмет, другому власть покажет.

На другой день Васильева опять нарисовалась, с ней тетка, похожая на мужика, пришла, Вероникой Федоровной назвалась:

— Со мной, парень, работать будешь, текстилем торговать… Текстиль возить будешь, процент от выручки получать… Права имеешь?!

— Есть, есть права… — воскликнул он радостно.

— Вот и хорошо, что есть, не зря землю топчешь… Водителем у меня будешь…

А права, действительно, у него имелись, в детском доме курсы водителей были, и он на эти курсы ходил, потом на права с первого раза сдал.

Дороги он любил, очень он любил дороги, люди добрые, такая даль перед глазами открывается, что вообразить нельзя, кажется в любую сторону ехать можно, с радостью согласился…

Это ему второй раз подфартило, первый, когда бабушка из детского дома его забрала и квартиру двухкомнатную в самом центре города оставила, замечательная квартира на первом этаже.

Бабушка забрала его из детского дома, пришла как-то в воскресенье, он ее давно не видел.

— Я с тобой поговорить серьезно хочу, — она сказала, отвела Витька в сторону. — Видишь, Витек, плохая я совсем стала, в больницу ложусь, ты меня навещать будешь, а квартиру я тебе оставлю…

Он не хотел из детского дома уходить, вовсе не хотел, там ребята хорошие были.

Любил он детский дом, воспитателей своих, актовый зал на втором этаже, в актовом зале прямо на стене картина была нарисована: берег моря, Пушкин на берегу под дубом сидит и сказки рассказывает, вокруг разные звери и лица у них как у людей.

Витек подолгу на эту картину засматривался: как странно получалось, вроде бы звери, а с человеческими лицами… И он представлял себе море, представлял, как будет жить счастливо…

Вероника Федоровна его к хозяину привела: вот, Анатолий Борисыч, познакомьтесь, водителя нашла.

— Этот, что ли? — хозяин на него бесцветными рыбьими глазами посмотрел. — Договор пусть подпишет…

Договор он не глядя подписал, хозяин еще одну бумагу дал, материальным ответственным будешь.

Он, не читая, подписал, а чего читать, да и не особенно он грамотный был, чтобы во всех этих пунктах разбираться, там что-то мелким шрифтом еще написано было, канитель какая-то, хозяин, Анатолий Борисыч сказал, что это мелочь, чистая формальность.

Его радость безмерная охватила: наконец работу нашел, теперь все хорошо в жизни будет.

Стали они по городам и в районы ездить, палатку на рынке ставили и текстиль продавали.

Дело, на первый взгляд, нехитрое, на складе газель под завязку загружали и в другой город ехали… Аренду заплати, палатку ставь и торгуй.

Ездили по всей области, во все районные городки заглядывали, палатку ставили, Вероника Федоровна торгует, она за торговлю отвечает, он за товар.

Но невзлюбила она Витька, как-то странно на него смотрит, то к одному придерется, то к другому, потом Витек видит, что товар стал пропадать.

Странно это ему стало, видит он, что Вероника какие-то свои дела вертит.

Приехали в городок на рынок, рынок в пятницу открывается, палатку поставили, он машину в сторону отогнал.

— Ты все не выкладывай, в машине оставь, — говорит Вероника. — Потом поднесешь, я скажу когда…

— Ну не надо, значит, не надо…

Ночью позвала она его к себе, но Витек не пошел, не тянет его к Веронике Федоровне, хотя Вероника требует, со мной ляжешь, коротко говорит она, но ему такие игры не нужны.

И вот тогда товар пропал…

Он сидел на вокзале и всю жизнь свою в подробностях перебирал.

В этот миг девушка в вокзал вбежала, он ее вначале не заметил, девушка по вокзалу заметалась, словно птица.

Он на нее внимания не обратил, не заговаривал, своими мыслями занят был.

Все эти мысли, соединенные вместе, казались сплошным тягостным сном. Бывает такое состояние даже у хорошего человека, когда все плохое сцепляется в одну полосу, и ни туда, ни сюда сдвинуть ее нельзя, нигде света нет, полная безнадега человека одолевает…

Девушка в вокзал вбежала, как будто кто-то гнался за ней, он внимания на нее не обратил, сидел на пластмассовой скамье, весь в мыслях своих был, и тут девушка к нему подбежала, в пальто не по росту, на ногах ботинки мужские…

— Слушай, друг, спрячь меня, пожалуйста, выручи… Спрячь меня, прошу…

— Давай под скамью залезай…

— Быстрей, прошу тебя…

Он куртку скинул, девушку прикрыл…

Какие-то люди в вокзал вбежали, к нему подскочили: никого, парень, не видел?! Нет, никого он не видел…

Он только головой покачал, те двое из вокзала выскочили…

— Ну что пригорюнился?! — девушка из-под скамьи вылезла. — Закурить есть…

— Да я не курю…

— Представь, я тоже…

— А зачем тогда спросила?!

— Чтоб познакомиться… Машка… — руку протянула.

— У меня сегодня День рождения…

Вот умора, еще чего придумай…

Одета она в трико, одна штанина зеленая, другая розовая, вот хохма… Пальто клетчатое… На голове берет…

— А знаешь, я фотомоделью раньше была…

— Фотомодель?! Заливай больше… Я тоже Аленом Делоном в детстве был…

Сказки не рассказывай…

За что, за что они со мной это сделали?! — повторял он сам себе.

Хозяин сказал: ты за товар отвечаешь, на тебе весь товар висит…

А Вероника Федоровна как из пулемета строчит, не остановишь, цифрами какими-то шпарит, он таких цифр сроду не слыхал.

— Вот здесь у меня все до копеечки записано, — тетрадочку помятую из сумочки вытаскивает. — Анатолий Борисович, смотрите, какие дела, даты и сколько комплектов исчезло…

Он видит ее страшное лицо в красных пятнах… Он и не думал, что такие лица у людей бывают…

— Здесь одеяла, здесь подушки, халаты… бязь, комплекты белья дорогие… Только отвернулась, а он упаковку выбрасывает, потом другую…

Вот так на людей понадеешься, а они подведут, с виду такой скромный, и не подумаешь, что обмануть готов…

— Ну и люди пошли, время какое, никому доверять нельзя…

— Соблазнить меня хотел…

— Да кому ты нужна…

— Ах, так?! Ты еще меня оскорбляешь?!

Витек удивленно на нее смотрит, как такое с человеком может произойти, а она еще больше распаляется, лицо красными пятнами пошло, не человек, прямо зверь:

— Я тебя на чистую воду выведу… Ты у меня попомнишь, сиротой прикинулся… Я давно за тобой слежу…

— Отдавать деньгами придется, — говорит Борисыч, на Витька пристально глядит, взгляд рыбий, безжизненный.

Борисыч калькулятор взял, маленькая такая машинка, всегда на столе у него лежит, на кнопочки нажимает, считать стал, его хлебом не корми, посчитать дай…

Любит он это дело, деньги считать, у Витька голова кругом идет, ничего не понимает, какие-то цифры перед глазами мелькают, плюсы, минусы, в конце Борисыч еще проценты накинул и упущенную прибыль учел.

— Когда деньги, парень, принесешь?!

— Вы из зарплаты вычитайте, я отрабатывать буду…

— Деньги мне сейчас нужны…

— Квартиру пусть продает, — Васильева кричит пронзительно, — у него квартира есть, а он прибедняется… Знаю я, где он живет…

— Где же я сам жить буду?!

— Товар украден был… — хозяин сказал.

Да как украден, если он к бабке в больницу бросился, ему позвонили, приезжай скорей, совесть у вас есть… Веронику Федоровну посторожить попросил… Она сказала, не сомневайся, будь спокоен, езжай к бабушке, помоги ей… Он ноги в руки и в больницу помчался…

Вернулся, пустая Газель на обочине стоит, обрывки пакетов на полу валяются…

— Где товар?! Комплекты белья, наволочки?!

Вероника Федоровна странно на него смотрит:

— Ничего не знаю, я на минутку отлучилась…

Он за голову схватился…

Но Борисычу ничего не докажешь, он глазами рыбьими бесцветными на него смотрит и в этих глазах сочувствия и жалости нет, дай ему проволоку — перегрызет. Тут же Васильева рядом сидит…

— Деньги счет любят, — говорит он, отстранено на Витька смотрит, как будто не человек перед ним. — На тебя товар записан был…

У Борисычу взгляд как замок, ну да, ладно, Бог с ним, тяжело заболел он потом, счастья немного получил, но Витек без жилья остался.

Он вначале платить наотрез отказался, это посчитать надо, сколько в той газели простыней и халатов лежало… Он что рыжий за всех отдуваться?!

Васильева головой качает, вон какие люди нынче пошли, никому верить нельзя…

Слышит, ночью кто-то ключи к замку подбирает, трое за дверью стоят.

Но Витек не робкого десятка, дверь открыл и на них бросился… Раскидал, разбросал, как в фильме Чапаев, бросился на врагов, на него навалились, ударили чем-то по голове тяжелым, руки за спину завели, наручники защелкнули, в машину поволокли…

Били его долго, со знанием дела, норовили под ребра, в низ живота ударить, за город вывезли, и тогда он впервые вместо людей зверей перед собой увидел.

Он увидел перед собой эти отвратительные лица, такой злобы он представить не мог, что такие люди на свете существуют:

— Что ж ты, падла, людей обмануть захотел?!

Нет, не могут такими люди быть, не могут они по земле ходить, не может душа их неба касаться…

— Вот гад, сбежать хотел… Подписывай бумаги…

— Подпись ставь, падла!.. — пистолет приставили, курком щелкнули.

— Жить хочешь, гадина, подпись ставь…

Он подпись поставил.

— Живи, пока… Руки марать не хочется… Пикнешь, прибьем…

Всю мебель у него из квартиры забрали, всю посуду, даже чашку, из которой он детстве пил, на чашке девочка изображена была, цветочки поливала…

Вот тогда он Машку и встретил, и Машка его спасла.

Бывает так, люди милые, что сердце встрепенется от встречи с человеком, хочется с человеком этим быть всегда, всю жизнь его ждешь, нет ни страха, ни хитрости, только рядом, чтобы душа его твоей души касалась, и больше ничего не надо…

Душа души касается и удивительное это состояние, вот такое счастье он пережил.

Она точно ангел с небес к нему явилась.

3

— Знакомиться давай, — девушка из-под скамьи вылезла, руку ему протянула.

— Машка я…

— Витек…

— Я, так понимаю, ты мне предложение делаешь?! — Машка улыбается. - Я согласна…

— Какое предложение? Ты что белены объелась?! Мне жить негде, всюду край…

— А у меня дом в деревне есть, — смеется Машка, — вот там жить будем!

— Не грусти, мне тоже плохо… Брось ты это, посмотри на мир вокруг…

А ведь бывает такое, что ангелы на землю сходят, на миг, на небольшое время…

Вся пелена разом с глаз упала, и он светлым весь мир вновь увидел…

Счастье такое было, что описать нельзя…

— Я лошадью скакать умею… Хочешь, покажу?!

Машка разные профессии в жизни испробовала: моделью у художников работала, натура она творческая, увлекающаяся, всегда что-то придумывает…

Еще в театре в детских спектаклях на утренниках играла, очень ей нравилось Конька- Горбунка из себя изображала, по сцене скакала:

— Я тебе сейчас покажу… Ты не представляешь, как здорово получается!.. Я по сцене лошадью скакала… Детишки сидят, руками хлопают…

И точно показала, быстренько на четвереньки встала и по вокзалу запрыгала, вот умора!..

— А чего ты дальше лошадью не скакала?!

— Режиссер приставать ко мне стал…

— А ты чего?!

— Я ему по морде съездила… Противный он… Не могу без любви…

— Без любви это плохо… Плохо на свете без любви…

— А давай поженимся! — Машка опять к нему пристает.

— Ты что, с ума спятила?! — Витек говорит, он уже на горьком опыте научен, что с людьми надо на расстоянии держаться, не доверять первому встречному. — Мы с тобой пять минут знакомы…

— Ну и что… Значения не имеет…

— У меня ни копейки нет…

— Вот деньги! — Машка кошелек из-за пазухи вытаскивает. — Я у тех живоглотов стащила…

Он глаза вытаращил.

— Нет, давай поженимся, чтоб все по правде было… — Машка в ладоши хлопает, смеется. — Мне глаза твои понравились… И еще уши…

— Какие еще уши?!

— Оттопыренные у тебя уши! — смеется Машка. — Сквозь них солнышко просвечивает…

Тут Витек не выдержал, крикнул:

— Давай!..

— На всю жизнь…

— На всю жизнь!

— И в горе, и в радости…

— И в горе, и в радости…

Машка от радости в ладоши захлопала:

— Повтори, что будешь любить меня всю жизнь, в горе и в радости…

— Буду любить тебя всю жизнь…

— И я тебя тоже…

И они рванули в деревню…

4

Утром Машка опять его одного оставила, опять в город укатила, надо последние бумаги подписать.

— Машка, — шепчет он. — Неужели уедешь…

— Уеду и опять приеду, воробушком к тебе прилечу… Ну чего ты надулся?! Смотри на мир веселее…

— Алька, Санька как… Что с ними будет?!

— Выкрутимся как-нибудь… Я еще работу возьму, коров пасти буду…

— Эх, горе ты мое, горе… Вот деньги держи… — несколько бумажек в руку сунула… — На первое время хватит…

Я вас в Москву на Красную площадь проведу, — кричит Машка. — Вот будет весело… Знаешь, что такое Красная площадь… Все вместе по Красной площади пойдем, за руки возьмемся… Ты хоть представляешь себе, воробушек, что такое Красная площадь… Неужели ты не хочешь по Красной площади пройтись?! Я ни разу в жизни Красную площадь не видела…

— Только по телевизору видел…

— Вот лопушок… Ничего-то ты в жизни не видел… Ничего…

— Неужели уедешь?!

— Так надо, Витек… Так надо… Ничего-то ты в жизни не понимаешь, ничего… Ты представь себе только, мы вместе по Москве идем, Саньку с Алькой возьмем, они за руки держатся будут, — говорит Машка, а сама куда-то вдаль смотрит, словно ничего вокруг себя не видит.

А он душу ее чувствует… Чувствует, неспокойно у нее на душе

Ну чего, спрашивается, она в рыжий цвет выкрасилась, стрижку модную сделала, кого удивить хочет…

Как-то по чужому выглядит теперь Машка… Нет, не его это Машка… Отстраненно смотрит, какими-то духами заграничными набрызгалась… Не ее это духи… В глаза не смотрит, словно обводит Витька взглядом, и Витек это чувствует…

Что за работа такая вахтенным методом?!

Витек почту развозить уехал, успеть надо почту людям передать, люди письма ждут, дети к соседям ушли.

На другой день человек наглый опять явился, сумку привез, в сумке одежда какая-то.

— Потом еще подкинем, — сказал коротко. — Только без фокусов, хозяин не любит…

Машка примерять бросилась, Луиджи Ветон, Дольче Габана…

— Смотри, Витек… Нравится?! — Машка примерять стала. — А ну-ка, посмотри…

Витек и Санька отвернулись, Алька пару раз в комнату заглянула и тоже смотреть не стала…

— Все бумаги подписала, контракт, обязательства сторон, обстоятельства непреодолимой силы…

— Молотов все устроил! — взахлеб кричит Машка, носится, как угорелая. — Если бы ты знал, что это за человек… Другого такого человека во всей округе нет… Если б не Молотов, пропали…

Но Витек душу ее чувствует…

— Машка, — шепчет он, — неужели уедешь…

— Да, Витек, решено…

— А как же мы?!

— Через год вас в Москву выпишу… Заживем, квартиру снимем… Дурачок ты мой легкокрылый, ну как ты не понимаешь, всего-то год!.. Ох, ты, воробушек мой легкокрылый… Так надо, так надо, Витек…

Утром он ее на автобус посадил, вернулся потерянный, словно сердце из груди вынули, белый свет в глазах померк…

Не чувствует, выходит, он ее душу, нет, не чувствует, выдумал все себе…

Санька и Алька со всех сторон его обступили.

— Вот мы одни остались, — шепчет он. — Совсем одни… — детей обнял.

— Когда мамка приедет?! — Санька спрашивает.

— Приедет… приедет… — шепчет Витек. — Вот снег выпадет и приедет… После дождичка в четверг нарисуется… Деньги нам оставила…

— Не нужны нам ее деньги, нам мамка нужна…

— Вы здесь посидите, мне еще дела нужно делать… — встрепенулся он, вспомнил, что в колокол звонить надо.

Он на колокольню полез, но звонить не хотелось, пару раз за веревку дернул, звякнул кое-как, обратно слез, дьякону Андрею сказал, что звонить не будет…

— Ну смотри, парень, коли так… — Андрей сказал рассудительно, внимательно на него посмотрел. — Если не в настроении, то лучше не звонить, коли душа не лежит…

— Нет, люди добрые, не могу! Не могу такой боли вынести… — шепчет Витек. — Ангелы небесные, помогите мне… Что же такое, в самом деле, с человеком делается, сил моих больше нет это горе снести…

А боль в груди такая, что сердце разорваться готово… Белый свет померк… Люди добрые, белый свет вдруг серым стал…

Витек на негнущихся ногах домой пришел, точно не его это ноги, не он сам, а какой-то человек посторонний вместо него идет, как во сне был.

Раньше он от колокольни до дома за пять минут добегал, теперь целая вечность прошла. Домой пришел, на кровать сел, обхватил голову руками, лицо руками закрыл: как же так?! Что же это такое на белом свете делается?!

Как же так, люди добрые, получается?! За что страдания такие человеку выпадают?! Отчего так…

Дверь тихо скрипнула, шаги тихие вдали послушались, но он ничего этого не слышит, целиком в себе был, только в одну точку смотрел.

Как же так… — шептал. — Как же так, люди добрые, за что страдания такие?!

Дверь в комнату открывается, перед ним Машка стоит.

— Машка, ты… Вернулась…

— Ты прости меня, Витек… Прости… — Машка на колени перед ним встает. — Я ведь бросить вас хотела…

— Машка…

— Прости меня, Витек… Воробушек мой легкокрылый… Ты ведь спас меня, милый, спас…

— Знаю, милая, знаю…

— Если бы не ты, я бы погибла…

— А сумка твоя где?

— Выбросила, все выбросила, Витек… Не нужны мне они, ничего не нужно… Все по дороге разбросала… Никого, кроме вас, воробушек, не нужно…

На вокзале в городе вышла, вспомнила, как мы с тобой на вокзале сидели, и ты сказал, что любишь меня, что в горе и радости… Сердце зашлось… Ты ведь спас меня тогда… Спас… Ты прости меня, прости!..

Ведь я бросить вас хотела, совсем бросить… Уехать, как будто никогда не знала… из сердца выбросить…

— Я знаю… Все знаю…

— Теперь я никогда от вас не уеду!.. Никогда… Никогда!..

— Мамка вернулась! — кричит Алька.

— Мамка приехала, — Санька в живот ткнулся, запахом матери дышит.

— Милые вы мои…

— Мамка… — кричат Алька с Санькой и лошадью вокруг нее прыгают.

— Мамка вернулась…

— Погоди, Машка, я сейчас… Я сейчас…

— Куда ты, воробушек?!

Витек опрометью из дому выскочил, сломя голову через всю деревню побежал, люди в окно смотрят, головой качают.

Он на колокольню влез и что есть силы звонить стал.

Звон на всю округу пошел.

И такую ширь необозримую он вокруг себя увидел, что казалось, крылья за спиной выросли, и он этими крыльями взмахнул.

Как будто все окрестности облетел.

Так радостно, с таким упоением звонил, что все птицы разлетелись…

— Машка вернулась… Машка… Люди добрые, навсегда вернулась…

Вернулась… Вернулась…

Бьет он изо всех сил в колокол, колокол гудит сильнее и сильнее, звук набирает силу, звук летит над землей, поднимается выше и выше:

— Вернулась!.. Вернулась! — бьется его сердце.

Конец